Германтов и унижение Палладио

Перед нами и роман воспитания, и роман путешествий, и детектив с боковым сюжетом, и мемуары, и «производственный роман», переводящий наития вдохновения в технологии творчества, и роман-эссе. При этом это традиционный толстый русский роман: с типами, с любовью, судьбой, разговорами, описаниями природы.

С Юрием Михайловичем Германтовым, амбициозным возмутителем академического спокойствия, знаменитым петербургским искусствоведом, мы знакомимся на рассвете накануне отлёта в Венецию, когда захвачен он дерзкими идеями новой, главной для него книги об унижении Палладио. Одержимость абстрактными, уводящими вглубь веков идеями понуждает его переосмысливать современность и свой жизненный путь. Такова психологическая - и фабульная – пружина подробного многослойного повествования, сжатого в несколько календарных дней.

Эгоцентрик Германтов сразу овладевает центром повествования, а ткань текста выплетается беспокойным внутренним монологом героя. Мы во внутреннем, гулком, густо заселённом воспоминаниями мире Германтова, сомкнутом с мирами искусства.

Череда лиц, живописных холстов, городских ландшафтов. Наблюдения, впечатления. Поворотные события эпохи и судьбы в скорописи мимолётных мгновений. Сшибки действительности с воображением. Обрывки сюжетных нитей, которые спутываются-распутываются, в конце-концов – связываются.

Смешение времён и – литературных жанров. Прошлое, настоящее, будущее. Послевоенное ленинградское детство оказывается не менее актуальным, чем Последние известия, а текущая злободневность настигает Германтова на оживлённой улице, выплёскивается с телеэкрана, даже вторгается в Венецию и лишает героя душевного равновесия. Огромное время трансформирует
формально ограниченное днями действия пространство романа.